Акпер Акперов - Незримый поединок [Повесть и рассказы]
Несколько человек работало за токарными станками. Невысокого роста мастер вертел в руках небольшую деталь, на которой были заметны следы резца, и что-то доказывал своему ученику-фрезеровщику. Увидев меня, мастер недовольно пробурчал:
— Пожаловал тоже…
У входа стоял за точильным станком заключенной лет тридцати, натянув до бровей старую ушанку. Он опирался на грубообтесанный костыль: правая лога у него была парализована. Оглядываясь, он прятал в рукаве бушлата резец, а к точильному станку подносил покрытый ржавчиной нож. Заключенный, заметив меня, подмигнул.
— Мастерить пришел, или учиться будешь? — спросил он.
— Да нет. Смотрю вот. И все. А может и учиться заставят… Не знаю.
— А ты как — горбом оправдал свое желание или совет актива за тебя похлопочет?
— Ты не трави меня, я из этапа. Понял?
— Закурим?
Мы вышли из цеха, устроились на досках у стены дома и закурили. Щедро грело осеннее солнце. Точильщик начал первым.
— Зовут меня «Котом», Костя Бесфамильный. Пусть они ищут себе фраеров, а я… Я поскитался, дружок, по тюрьмам и колониям — во, дай боже! Все видел и смерти в глаза смотрел не раз. Везде один черт. А тут еще хуже. Начальство из нашего брата комсомольцев слепить задумало.
— Как это комсомольцев? — спросил я.
— А вот, как хочешь, так и толкуй. Да что тут рассусоливать! Я где ни бывал, нигде не видал, чтобы заключенные красную повязку носили. То-то вот. Нет такого закона…
Теперь мне было понятно, с кем имею дело. Бесфамильный был из тех, кто не прочь всю жизнь кататься на чужой шее. Но тогда я и сам был недалек от Бесфамильного. Первая встреча с ним даже обрадовала меня. Я понял, что можно и здесь, в этой колонии найти «родственную» душу.
— А если я не хочу в комсомол идти, — спросил я «Кота», — за это что, наказывают?
— Гляжу, ты уже в штаны того… Тут комсомол не такой, как в школах. Здесь их общественниками зовут. Есть такие, которые не носят повязки. На таких косятся. Говорят, не хочешь носить повязку, значит ты против общественности идешь. А какое мне дело до общественности, спрашиваю. Общественность за меня срок отбывать будет?
— Ты кем работаешь? — спросил я.
— Я инвалидом числюсь, можно и не работать. Но отрядный у нас надоедливый; специальности вздумал обучать. А мне она нужна, как мертвому припарки.
«Кот» иронически усмехнулся и сбивчиво продолжал:
— Вчера я видел, как за тобой свистнули… Здесь один пропадешь, не дадут ходу. Да… Вчера в политчасть меня вызывали. Дело мое, приметил, лежало на столе. «Ну как, — говорят, — Бесфамильный, учиться будешь?». «Что, — говорю, — от меня, от калеки, хотите?». А они опять свое: «Грамотный калека найдет чем заняться. И про воровство забудет. Не нравится?». «Подумаю», — ответил я им, чтобы отвязались. Знаю я их, любят поговорить, не отделаешься. Медленно так, вполголоса, а будут пилить. Взвоешь. Обо всем тебе напомнят: что есть и чего нет на свете и сто раз повторят тебе: «Теперь, брат, человек без специальности никуда не годится». Вот она какая пропаганда! Нет, ты скажи, что мне, к примеру, даст специальность? На кой черт мне последнее здоровье терять? Коли посадили, по закону и кормить положено, и тряпье выдавать. Да на что мне сдалась их специальность? Все одинаково помрем, всем в последний раз чужой человек глаза нам закроет. Как за ворота, так и подамся в новые города, где еще не бывал. По целине, так сказать. А там… хоть трава не расти… Все равно приду сюда.
Я молча расстался с Бесфамильным.
Второй день пребывания в исправительно-трудовой колонии подходил к концу. И хотя это была в моей биографии не первая колония, но на душе было неспокойно. Чувствовал я себя тревожно, все чего-то ожидал.
Ненастный осенний вечер навевал уныние и тоску. Расплачивались развешанные цепочкой электрические лампочки. От индивидуальной кухни тянулись любители чая. Откуда-то несло чесноком. Своеобразная кипучая жизнь в колонии не замирала: в клубе-читальне проходил вечер вопросов и ответов; сквозь ярко освещенные окна доносились взрывы смеха, слышался спокойный голос заместителя начальника колонии Романа Игнатьевича Лаврентьева.
Трудовая колония жила своей обычной жизнью. Но жившие по волчьим законам уголовщины одиночки, скрывались от людских глаз в малообитаемых уголках колонии. Эта кучка отщепенцев теперь думала только о том, как противостоять интересам абсолютного большинства.
Я постоял немного у дверей кабинета старшего лейтенанта Дильбазова, пригласившего меня к себе к семи часам вечера, и тут же отошел в сторону.
Костя Бесфамильный, давно следивший за мной, заметил это.
— К отрядному думаешь зайти?
— Нет уж, не зайду!
— Пойдем со мной?
Бесфамильный без костыля ловко запрыгал на одной ноге по ступенькам. Я неторопливо шагал за ним. При выходе встретился с Расулом.
— Я шел к тебе, — обрадованно сказал Расул, — пойдем посмотрим ваш барак.
— А ты кто такой будешь? — спросил Костя у Расула.
— Мы старые знакомые. В следственной в одной камере сидели.
— Ты, «Кот», допроса не устраивай, — сказал я, стараясь придать властность своему тону. — Он шел ко мне и пойдет со мной.
— Он вор?
— Я же сказал, допроса не устраивай, — я слегка встряхнул за шиворот Костю. — Видать, ты себя за царя выдаешь. Со мной это не выйдет, если хочешь иметь хоть одну собственную ногу. А сейчас веди, куда хотел.
Вечная «истина» уголовной традиции — повиновение слабого сильному — усмирила Бесфамильного. Он тяжело запрыгал в сторону прачечной. Молча прошли через весь двор. Когда скрылись в неосвещенном углу, Костя остановился.
— Ты знаешь, куда мы идем? — И сам же ответил: — Там будут только воры. Ты знаешь, что будет если окажется…
Я понял, что нельзя теряться. Все складывалось так, как я хотел. Надо было пустить в ход все свое «мастерство», которое могло принести мне «авторитет» среди воров.
— Долго допрашивать будешь, урод? — я схватил Бесфамильного за горло: — Веди!
В небольшой, плохо освещенной комнатушке пахло потом. Собравшиеся безбожно дымили, но табачный запах мгновенно исчезал, точно высасывался телами уголовников. Недолгое молчание собравшихся прервал немолодой заключенный с перекошенной продолговатой физиономией.
— Играть будете, карты подать? Или по-своему толковать будете?
Я унаследовал от «Зверя» его взгляд и, обведя этим взглядом всех, заговорил:
— Ты, старик, не лезь не в свои дела. Ты помогаешь ворам, за это спасибо, остальное не твое собачье дело.
Взвесив обстановку, я решил, что именно сейчас присутствующие должны признать меня «вором в авторитете». «Как обернется дело завтра — трудно сказать, — подумал я. — Администрация может опередить… Учиться заставит, работать».
— Гляжу, не так уже много здесь нашего брата, — продолжал я, — за вычетом этого старого хрена, нас полдюжины и бублик. С такой братвой ноги вытянешь на казенных харчах. Я четвертый раз отбывать пришел.
В дальних бывал, везде «вором в законе» сидел. Нигде не встречал, чтобы на целую зону всего шесть воров было. Кого тут винить, если сами мы виноваты…
Один из присутствующих, коренастый, молодой парень с озорными глазами, насмешливо перебил меня:
— А ты откуда взялся такой, что нам уроки читаешь, мы сами потолковать можем, — он обвел черными глазами всех своих товарищей и, как бы ожидая поддержки, спросил у Бесфамильного: — Видать этому жеребцу на шее веревку узлом не затягивали?
Я поднялся с места и, не сказав ни единого слова, вытащил из кармана охотничий нож. Открыл лезвие и, подчеркивая свое бесстрашие, бросил его в кучу грязного белья. Потом в мгновение ока схватил парня за грудки и сильным ударом в живот свалил. Подобрав нож, сел на свое прежнее место и как ни в чем не бывало, сказал:
— Слушать будем одного. Меня будете звать «Черный». Расулу можно верить, свой парень. Тоже «вором в законе» будет.
Расул промолчал, только часто глотал слюну, чтобы смочить пересохшее горло.
Участники сходки, посмотрев друг на друга, потупились.
Авторитет на этот раз был завоеван.
Тетрадь пятая
После сходки, на которой мои расчеты оправдались, я направился к начальнику отряда. У него находились еще двое заключенных, которых я не знал.
— Я пришел, что надо? — спросил я грубо.
— Добрый вечер! Кажется, мы еще не успели поссориться, здороваться полагается. Бригадир сейчас покажет ваше место. Утром выйдете на работу в гараж. Определили вас учеником моториста, — как ни в чем не бывало ответил мне начальник отряда.
Я тут же повернулся к двери, но Дильбазов остановил меня и тепло спросил:
— С чего мы с вами начнем?
